— Евсеев, здесь командуйте! — я начал раздавать ценные указания тотчас, памятуя о той заварушке у штаба фронта.

Тогда у особиста получилось с нахрапу запихнуть меня в ближайшую щель под предлогом полученных неведомо от кого инструкций. А я прятаться в естественных и рукотворных складках местности не намерен. Меня сюда прислали командовать, а не задницу беречь.

Так что я крупной рысью припустил на свой пост, пока стреляют в стороне. Кажется мне, что основное место — как раз там. Но мы-то зря время не теряли, и всё подготовили. Так что пока охрана будет заходить с флангов, я помчусь напрямую.

А на месте уже развернулся саперный взвод вперемешку с постами охраны. Стреляют, однако. Правда, это с восточной стороны щедро поливают воздух Ленинградской области очередями из пистолетов-пулеметов, тут к нам выдвинулись наземные силы со старыми добрыми «Маузерами». Винтовка надежная и немцу привычная.

Я свалился в первый же попавшийся окопчик, до икоты напугав молоденького красноармейца, пребывающего в том особом отупении, которое часто наступает в первом бою. Особенно, когда рядом с тобой недавно убили напарника, который, возможно, мог бы что-то подсказать. Красноармеец с непонятной целью распотрошил индпакет и пытался с его помощью как-то заткнуть дыру на лице покойного, образовавшуюся вместо левого глаза.

— Ты что тут творишь, боец! — тряхнул я его за плечи. — Где командир твой?

— Так вот… — ткнул он пальцем в покойного. — Командир отделения, сержант Голяков.

— А ты кто?

— Красноармеец второго взвода Лобанов, товаааа…

Ну хоть про себя помнит, не всё потеряно.

— Ротный где⁈

— Кажися там… — ткнул он пальцем куда-то наружу. Вроде примерно в ту сторону, где и должен быть при отражении нападения на объект Вострецов.

Я коротко сообщил Лобанову, чем ему надо заниматься до дальнейших распоряжений, схватил трехлинейку сержанта Голякова, и пополз к местному командованию.

Как ни странно, но к Вострецову я попал сразу, не запутавшись. Эх, было бы время, прорыли бы нормальные ходы сообщения, а не это недоразумение в виде стрелковых ячеек. Но немцы нам его не дали. Вот и приходится ползать, подставляя зад под пули.

— Доклад, товарищ лейтенант! — затребовал я, пытаясь отряхнуть бывшую еще совсем недавно чистой и выглаженной форму.

— Из-за внезапности нападения подавлены посты охраны почти на всем периметре. Обороняемся здесь, в основном силами роты. Потери среди личного состава… до взвода…

Хреново дело. Осталось нас тут совсем мало. Сейчас подтащат пулеметы, дождутся, когда совсем развиднеется, и покрошат нас в мелкий салат.

— Готовность к взрыву?

— Пост не отзывается, тащ полковник. Лейтенант Ахметшин в ваше отсутствие принял решение самостоятельно восстановить…

Вострецов еще что-то рассказывал, а у меня в голове складывалась картинка, как Ильяз под обстрелом ползет к той самой яме.

Затарахтел полевой телефон, провода от которого мы вчера разбрасывали по постам. Комроты схватил трубку, послушал, и передал ее мне.

— Лейтенант Ахметшин, докладывает с поста о готовности к взрыву.

И что делать? Отобьемся или взрывать?

Глава 20

— Ахметшин! Ильяз! — закричал я в трубку, но в ответ услышал только какой-то непонятный вопль. И тишина.

— Что, товарищ полковник? — Вострецов сидит, скукожившись, в окопчике, ждет указаний.

— Да не знаю… Непонятно. Про корыто какое-то кричал, что ли.

— Авырта, болит, значит, на татарском, — влез с уточнением какой-то боец. — Товарищ лейтенант — земляк мой. Ранен, наверное.

— Попробуйте дозвониться, — скомандовал я Вострецову, и попытался рассмотреть обстановку перед нами из-за бруствера.

Солнце уже начало всходить, и видно хорошо. Но только я сунул нос в щель на бруствере, тут же, будто ждали — буум, буум! Рядом с нами раздались взрывы. Сука! Это что же… Гансы еще с десантом минометы скинули? Заработал наш пулемет, потом два немецких. Фигурки атакующих все приближались и приближались. То залягут, то под налет сделают перебежку вперед. Хорошо, что их еще не на позиции выкинули, а рядом. Так бы мы уже в рукопашной сошлись. Меня накрыло песком, потом еще раз.

Начал стрелять из принесенной с собой трехлинейки, расстрелял обойму. А второй-то нет. Достал пистолет.

Взрывать или нет? Наш пулемет вдруг замолчал и тут же, без паузы, раздался первый взрыв. Баммц! Огромный ствол пушки вздулся, появились трещины. Все, Дора накрылась. Медным тазом. Теперь только в переплавку. И вслед за ним, когда уже пыль вроде начала садиться — второй взрыв. Под лафетом и вокруг, породив сразу большое количество летающих предметов.

А немцы и не думали отступать. Поливали нас свинцом и поливали, вроде даже с той же плотностью огня. Будто они с собой взяли вагон боеприпасов. И тут у нас случилось пополнение. Наверное, Лобанову стало скучно в той стрелковой ячейке,, где я его оставил, и он приполз к нам. Как уцелел — не знаю. Оказалось, решил доложить, что боезапас к концу подходит. Тут у самих на совсем немного осталось…

— Так, боец, — Вострецов отсыпал патронов Лобанову, и тот бережно сложил их в подсумок. — Давай, вон на ту позицию, — показал он рукой. — Сейчас, у ихнего пулеметчика лента кончится, перезаряжать будут, и ты вперед, по команде. Вперед!

Лобанов быстро вскарабкался наверх, оттолкнулся ногой, так что мне обсыпало лицо глиной, и рыбкой нырнул за бруствер. И тут же ухнул. Я сначала подумал, от падения, но через миг понял, что ошибся — красноармеец так и остался лежать, подгребая ногой с пробуксовкой.

— Ох, твою ж дивизию… — прошипел комроты. — Угораздило… Давайте назад затаскивать…

Лобанов в помощи не нуждался. Пуля попала ему в шею, перебив позвонки, и теперь его голова моталась во все стороны, как у сломанной куклы. Боец, который оказался знатоком татарского, деловито потрошил подсумок, доставая назад патроны.

От нас и до самой «Доры» никого из наших не осталось. По крайней мере, никто не стрелял. А вот недалеко от лафета довольно дружно кто-то отстреливался. Скорее всего, после взрыва перебрались. Какое-никакое, а прикрытие. Получше, чем у нас, где всё как на соплях держится, да так, что и голову не высунуть.

— Вот что, Вострецов, — сказал я лейтенанту, когда стрельба чуть утихла. — Давай-ка туда перебираться. У немцев пулемет уже плюется, сейчас ствол менять будут. У нас секунд тридцать, чтобы добраться вон до того холмика. Видишь?

— Вижу, товарищ полковник!

— Ждем.

И только стихла пальба, мы кузнечиками выскочили из нашего окопчика, все вчетвером — я, Вострецов, знаток татарского, и пытавшийся изобразить невидимку в присутствии начальства совсем молодой пацан, с крупным кадыком на тощей цыплячьей шее.

Добежали мы до того, что я назвал холмиком, все, но двое из нас — Вострецов и тот татарин, оказались ранены. Боец — в левое плечо, лейтенант — в бедро. Видать, какую-то вену перебило, потому что из раны густо текла темная кровь. Так, если артерия — ближе к сердцу перетягивать. А вена? Дальше, значит. По ней же к сердцу течет. Перетянул ногу возле колена, вроде чуть поменьше стало кровить. Да, не санинструктор я, в основном нахватался на «прошлой» войне. Да и на этой тоже. Забинтовал рану как мог, и осмотрелся. Укрытие у нас — так себе. Вчетвером еле помещаемся, чтобы задницы наружу не торчали. Надо ползти дальше. И тащить комроты придется мне — один безрукий, второго ветром носит. И только я — богатырь. Илья Муромец местного разлива.

Бойцов я погнал вперед. В большой коллектив и целиться легче, да и доберутся быстрее. А там, может, и поможет кто. Первых метров десять я пер живчиком, только трава шелестела. А потом силы начали немного кончаться. Даже не знаю почему. Тут вдобавок ко всему рядом раздался взрыв мины. Предупреждать надо! Нет, свист я слышал, но подумал, что это не ко мне. Оглушило меня неслабо. Перед глазами все поплыло, в ушах зашумело. Да так, что и взрывов уже не было слышно.