И тут ко мне пришел посетитель. Очень неожиданно, если честно. О том, что я здесь, знают буквально несколько человек, и никого из них я бы не заподозрил в сильной любви ко мне. А тут… Сижу под стеной сарайчика, в котором для старшего комсостава губу оборудовали, думаю о смысле жизни. Часовой в стороне, блюдет и не пущает. И тут кто-то робко пытается привлечь свое внимание, слегка покашливая.

— Здравствуйте, товарищ полковник, — произнес счетовод, когда я открыл глаза и посмотрел на кашлюна.

— Вишневецкий? Какими судьбами? Тоже посадили?

— Нет, я просто… увидел вашу фамилию в ведомости гауптвахты… вот, подумал, может, вам надо чего?

— Хм, даже не знаю… Ты можешь связаться с штабом фронта? — добавил я совсем тихо, чтобы часовой не слышал.

— Н-наверное… Да, смогу, — таким же голосом бывалого заговорщика ответил Вишневецкий.

— Передай адъютанту командующего, лейтенанту Масюку…

— Аркадию Георгиевичу?

Вот отчество Аркаши я, конечно, знаю, но употребляю так редко, что пришлось бы вспоминать. А этот… интендант… всех писарей там, что ли, знает?

— Ему. Передай, только лично, больше никому — меня тут Салоимский насчет американской медали допрашивает. Пусть, если меня до завтра не отпустят, жене сообщит.

Аркаша поймет, что за медаль, а Вере и так достаточно.

— Я сделаю, товарищ полковник, — и счетовод пошел.

Может так случиться, что его подослали? Исключить нельзя, хотя менее подходящую кандидатуру и не придумать. А с чего тогда этого паренька на человеколюбие понесло? Я его в походе особо не гнобил, но и любви не показывал. Не знаю, короче. Попытка не пытка. До штаба весть о моем задержании всё равно дойдет, но лучше раньше чем позже. Если Кирпонос на месте, то могут и сразу освободить, да на службу отправить. А если дело затянется? Отконвоируют сейчас в Калинин, или Вологду — и ищи-свищи. Пока найдут, я пять раз в шпионаже на Антарктиду признаюсь. Остается одно — терпеть, писать жалобы, «не бойся, не надейся, не проси». Тюремный опыт у меня ого-ого какой, справлюсь.

Но кто? Кому я мешал? Сдается мне, что я тут — даже не пешка ни хрена, так, тень. Под Кирпоноса копают, твари. А что, сейчас блокаду с Ленинграда снимут — и получите маршала победы. А если кто другой возглавит? Что-то я уже совсем фантастику придумываю. Захотели бы копнуть под генерала, и без меня нашлось бы, имей только желание. Уверен, на каждого у чекистов такие кучи всякого дерьма собрано, что успевай папочки доставать. Нет безгрешных.

Остается вариант с Запорожцем. Накапал он во все концы, кому про пьянку, кому про американку, а кому про то, как я танки загубить хотел перед наступлением. Где отреагируют. Но где я ему дорогу перешел? Я с политработниками кроме «здрасьте» вообще никаких разговоров не вел. А с напыщенным индюком, который член военсовета, тем более. Остается только ждать, больше ничего. Всё равно не в моей власти противостоять каким-то тузам наверху. Буду надеяться, что забудут про меня.

А что мне светит, если раскрутят? Статья пять восемь пункт шесть — шпионаж. От трех лет до расстрела, плюс конфискация. На деле — отправят в штрафной батальон, или что там сейчас, а там поминай как звали. Значит что? Правильно, держаться. Если Вера смогла за сутки добраться до Сталина за лекарством, то что она сделает, если муж под расстрельную статью попадет, я даже представить не могу.

Так я и подремывал до самого обеда. А что оставалось? Обещанной уставом периодической печати, равно как и самого устава, мне не предоставили. Художественной литературы, хоть и самой занудной, где от первой до последней страницы рекордные замесы бетона осуществляют, тем более не имелось. Так что я спал, как и положено военнослужащему, ведь служба всё равно идет.

Еду принесли вовремя, без задержек. На первое — борщ, на второе — каша гречневая с рыбой жареной. Просто праздник живота. Молодцы, снабженцы четвертой армии, честь вам и хвала. Но только я прицелился ложкой в котелок с первым блюдом, прибежал начкар.

— Товарищ полковник, срочно, вызывают.

— Ага, и я голодным останусь? Три минуты подождут, не помрут.

Я покосился на мой вещмешок, который начальник караула в руке держал, двух бойцов с трехлинейками, вероятно, для конвоя, и начал быстренько поглощать пищу. А то потом кто знает, когда получится.

— Ну товарищ полковник, — продолжал умолять начкар. Его понять можно — с одной стороны приказ, с другой — я в немалом чине и при козырной должности. А ну как окажусь злопамятным? Сегодня на губе, а завтра — в кресле.

— Всё, пойдем, — сказал я, отодвигая пустую посуду в сторону. Смел все за две минуты.

Анекдоту про ефрейторский зазор, наверное, столько же лет, сколько и военной службе. Но тут были перекрыты все рекорды по ожиданию. Куда спешили? Неизвестно. Лучше бы дали на гауптвахте поваляться. А то здесь… ни уму, ни сердцу. Часа три прошло, не меньше, пока я дождался, что меня погрузили в эмку. А перед этим тупо стояли и сидели, глядя на штабную избу. А я даже не знал, кого ждем. И зачем.

Вместе со мной полезли те же два гаврика с трехлинейками, а впереди сел старый знакомый — лейтенант Великанов. Спрашивать что-то у него я не стал, всё равно не ответит ничего. Хорошо, конечно, что конвоиры додумались отомкнуть штыки. И так еле влезли по высоте. Случись чего, пока они эти винтовки будут доставать, их раз пять убить успеют. С перекуром. А я, если вдруг соберусь деру дать, отбегу на километр. Ладно, это не мои трудности. Несомненным плюсом было довольно субтильное телосложение обоих гавриков, так что места нам хватало с запасом.

Пилили минут сорок, наверное, и остановились… да в чистом поле, можно сказать. Скорее всего, здесь собирали какую-то колонну. Потому что всякого добра много было, но грузовиков — аж семь штук стояло. И наши, и трофейные. Груженые по самое не могу. А ехали они от железной дороги, которую было слышно из-за рощицы справа от нас. Три бронеавтомобиля, и легковушка трофейная, опель-кадет. С миру по нитке. Ждем общего сбора.

— Великанов, я выйду, ноги разомну, — сказал я, когда стало понятно, что эта байда надолго. Никто не строил водителей, не определял порядок движения и прочие детали. Значит, стоять нам тут долго. Возможно, несколько часов.

— Не положено, — буркнул особист.

— До ветру пусть выведут, — припечатал я. — Или мне прямо в машине свои дела делать? Так мне недолго.

— Выведите задержанного, — сразу же сдался лейтенант.

Вернувшись, я начал допытывать Великанова насчет политинформации. Что да как, мне же положено знать расстановку сил на фронтах и на какой стадии разгром фашистов. Отвечал летёха скупо, но и того хватило. Потому что в результате совместных действий Волховского и Ленинградского фронтов они соединились в районе Любани и уже взята Мга. Почти. Там пока обороняется окруженная группировка немцев. Хм… Мга — это считай Ленинград. Неужели сумеют пробить дорогу в город Трех Революций? А почему, кстати, трех? Я начал вспоминать. Ну понятно — Октябрьская социалистическая революция 1917 года. А до этого в том же году была буржуазная, когда Николашку скинули с царства. А третья то какая? Наверное, 1905-го года. Это стало быть, когда гражданские права дали.

Я еще раз посмотрел на грузовички. Получается, конвоируют меня не в Вологду и не в Калинин. Неужели в Ленинград? А почему не на самолете? А кто я такой, чтобы меня на аэропланах катать? Фельдмаршал Паулюс, что ли? Во что погрузили, в том и еду. Была бы железка целой, и в «столыпине», небось, отправили бы.

Сколько отсюда до Ленинграда? Сотни две по прямой? Колонной ехать часов десять, не меньше. Это если без приключений. А сейчас уже время к трем дня близится. Значит, если даже вот прямо сию секунду тронуться, то засветло никак не доедем. Будет ночевка.

— Великанов, а нас кормить собираются? — решил я выяснить пока что главный пункт программы. — Не помнишь, что задержанных впроголодь держать нельзя.

— Покормят, не беспокойтесь.