Убитых — одиннадцать. Раненых — пятеро, из них двое тяжелых, обескровленных и бледных до синевы. Живых — тринадцать. В том числе и старший колонны, майор Кунаев. Его, кстати, мешками завалило, но ничего, только побило сильно. Нашел его Блинов, обративший внимание на глухие стоны и мат возле разбитого кузова.

Вот такой грустный итог. Завести можно три грузовика, но у всех у них разбиты кузова, и на землю вывален в той или иной степени груз. Вот прямо быстро не освободить. И эмка, в которой меня везли. В салоне там, конечно… и стекла лобового нет. Но раненых везти можно. Судя по карте, добытую Кунаевым из своего планшета, впереди у нас очень знакомые места. Почти родные. И совсем недалеко. Штаб фронта и окрестности, в которых и тот самый медсанбат.

Пока освобождали салон легковушки, я втихаря вытащил бумаги с трупа Великанова. Ему они не нужны больше, а мне интересно. Это же про меня, любимого. Там была папочка, довольно тоненькая, так что я оттуда всё достал и сунул в карман. Почитаю на досуге.

А когда место кое-как расчистили, и майор Кунаев начал думать глубокую думу, что дальше делать, я вдруг вызвался добровольцем.

— Грузите на заднее сиденье, я повезу. Водитель я, конечно, не очень, но десяток километров одолеть смогу.

А что, самый лучший выход из положения. Когда там еще помощь подойдет, а тут работы непочатый край. Кстати, странно, что нас не нагнал еще никто. Дорога довольно оживленная, и встречные попадались, и обгоняли нас не раз.

Я организовал себе шинельку под зад, чтобы в крови не сильно вывозиться. И даже порадовался немного, что ветер в лицо — запашок в салоне стоял…

Оказалось, до медсанбата мы не доехали всего ничего. Не ошибся Кунаев со своей картой. Близость штаба фронта чувствовалась на расстоянии. Стояли какие-то патрули, первый из которых меня тормознул еще на подъезде. Новости про разгромленную колонну никого не удивили — такое чуть не каждый день случалось. У меня наскоро проверили документы, выловленные мною из той же папочки, и показали дорогу к медсанбату.

После этого останавливали еще дважды, пока я не выгрузил раненых на сортировочной площадке, где как привидения крутились замордованные медики. И машины подъезжали. Уж не знаю даже, когда тут доктора толком спали.

Моих помогли выложить на носилки, и я успел увидеть, как одному из тяжелых прикололи черную ленточку на воротник, а второму — красную, и тут же потащили в смотровую. Значит, надежда есть. А мужик, у которого нога перебита была в голени, так и сидел, очереди ждал.

Ладно, здесь закончили. Теперь пора вернуться в штаб. А то прямо целая одиссея получается. Или похождения солдата Швейка. Только не такие веселые.

— Соловьев, ты где гуляешь? — встретил меня командующий фронтом. — Сколько можно из Москвы добираться?

— Так меня в тюрьму посадить хотели.

— Не посадили?

— Не знаю пока. Вот, смотрите, — выложил я на стол бумаги из папки Великанова. — Письмо понятно от кого с сигналом, и даже протокол допроса, который Салоимский соорудил, хоть и без моей подписи. А также прочее богатство. И везли меня, как я понял, чуть не на очную ставку с вами.

— Разберемся, — просмотрев, Кирпонос смахнул документы в ящик стола. — Приедет Мельников, я спрошу. А пока давай в строевую часть, и собирайся. Поедешь под Мгу.

Глава 15

В приемной сидел один молодой, который Витя. А Аркадий Георгиевич отсутствовал. Может, в сортир отлучился, или к связисткам, проверить качество прохождения радиоволн, кто его знает. Но на всякий случай привет передал. Я теперь его только по имени-отчеству называть буду, пусть пострадает. Потому что, подозреваю, молодняку типа Вишневецкого он так представляется, солидности нагоняет.

И первый, кто мне встретился на пути в строевой отдел, был, конечно же, Салоимский. Я попытался проскочить мимо него, прикинувшись дурачком. Махнул рукой у козырька фуражки в подобии воинского приветствия, но скорость снижать не стал. Но Иван Тимофеевич свой хлеб не даром ест, и замечает всё, что надо. И что не надо — тем более. Но удивить я его смог. Как же — вроде я должен под конвоем передвигаться, а тут — одет по форме, с оружием, и без сопровождения.

— Стой, Соловьев! — он уже не пытался изобразить вежливого сослуживца и старшего товарища, жаждущего помочь немного запутавшемуся полковнику. — Ты как здесь? За мной!

— Не могу, товарищ майор госбезопасности, — с явным удовольствием ответил я. — Выполняю приказ командующего фронтом, следую в строевой отдел.

— Где лейтенант Великанов? — ага, тут поиски виноватых начались.

— Погиб при налете на колонну, в составе которой мы ехали.

— А документы?

— Не могу знать, товарищ майор госбезопасности, — продолжил я валять ваньку. — Я сразу же поехал отвозить раненых в медсанбат, а потом сюда вернулся. Наверное, рядом с телом лейтенанта.

Ищи ту папочку, Салоимский, ее уже сто раз затоптать успели. Или на растопку пустили. А Кирпоносу я, естественно, о происхождении бумаг всё в подробностях рассказал, как и о частых вопросах особиста про комфронта. На что генерал нахмурился, и велел заниматься чем положено, потому что где надо поступкам одного армейского комиссара первого ранга дали должную оценку, и Александр Иванович Запорожец больше не является членом Военного совета Волховского фронта.

Уж не знаю, куда там майор собирался, но направление движения поменял резко. Ничего, тебя ждет еще несколько не самых приятных моментов. Не на того поставил, получается. Бывает.

А дальше всё просто. Раз мне надолго в командировку, то надо собраться. И лучше, если займется этим специально обученный специалист. По фамилии Дробязгин. И вообще, что это он здесь прохлаждается, пока я по лесам и болотам путешествую? Опять же, в случае с Салоимским ординарец мог бы сигнал тревоги намного раньше подать. Решено, оформим, и заберем. Будет кому продумать бытовые вопросы и прочую мелочь, которая меня только отвлекает. Начальник я, или просто так, погулять вышел? Надо привыкать. Как оно в армии заведено — если есть кому за тебя работу сделать, так почему этим занимаешься ты? Особенно если дело касается чистки сапог и поиска еды. Решено.

Но в землянке нашей, а также в ее окрестностях, ординарца не оказалось. Я уже и вещички собрал, и всякие бумажные дела сделал, а нет его. И подчиненных моих не видать. Я всё понимаю — нет меня, расхватали кого куда. Но вот с Евсеевым встретиться бы хотелось. Всего он, может, и не скажет. Даже если и знает. Но что-то — может. Опять же, если запрета прямого нет. Своя рубашка, конечно, ближе, и я пойму, если ничего он мне не ответит. Но спрошу обязательно, что там у них в особом отделе творится.

Ага, а вот и все звери на ловца сбежались. Первым попался Дробязгин. Он намеревался выдать мне все новости за время моего отсутствия, но я его окоротил:

— Ты, дорогой Иван Никитыч, давай, быстренько оформляй командировочку, в строевом отделе знают, и по паролю «Я вместе с полковником Соловьевым» оформят всё в лучшем виде. Собрать меня в путь-дорогу, если успеешь, то и себя. Выдвигаемся на неопределенный срок через очень короткое время. Вопросы? Нет? Бегом.

Есть всё-таки у человека волшебная кнопочка, нажав на которую, можно ускорить его до неимоверных показателей. Потому что я даже соскучиться не успел, а ординарец докладывал о полной готовности к походу:

— Разрешите вещички ваши к автотранспорту отнести?

— Ты уже выяснил, на чем мы едем?

— Вестимо дело, — ответил Дробязгин с видом гения-математика, вынужденного отвечать табличку умножения на два. — Эмка, водитель Архипов.

— Ну и жди меня там, я скоро подойду.

Степан Авдеевич как знал, появился из-за угла, и неторопливой походочкой направился в мою сторону. Впрочем, как меня увидел, перешел почти на бег.

— Тащ полковник… — начал он доклад, но я слушать не стал.